Как-то в конце прошлого года обратился ко мне мой друг, член Народного совета российских немцев в Германии (Volksrat der Russlanddeutschen in Deutschland) Виталий Киллер, с просьбой высказать своё мнение по проблеме, как сохранить немецкую идентичность российских немцев в России, которая должна обсуждаться на Совете.

Проблема актуальная, острая, привлекающая к себе внимание всех, кому небезразлична судьба остающихся в России наших земляков, которые, несмотря ни на что, неустанно продолжают бороться за восстановление немецкой республики в России, в первую очередь, как раз для того, чтобы сохранить, а, наверно, правильнее сказать, возродить, реанимировать немецкую идентичность, почти утраченную за годы репрессий, которые перенёс наш народ в сталинские времена.

Я не раз высказывался по этому непростому и, прямо скажем, драматическому вопросу в разных наших изданиях здесь, в Германии, в частности, в «Ost-West-Panoram‘е», и, откликнувшись на просьбу Виталия Киллера, повторил своё понимание положения, в котором оказались оставшиеся на территории бывшего СССР наши немцы, и своё видение их этнического будущего, приведя для этого новые свидетельства последних лет, подтверждающие мою точку зрения.

Своим ответом я поделился, как это мы привыкли делать за долгие годы нашей совместной работы в «Панораме», а потом и в «Бюллетене», с Генрихом Даубом, и он предложил мне адаптировать его для публикации в «Бюллетене», что я и сделал.

Итак, как сохранить немецкую идентичность немцев в России? Если бы мне пришлось отвечать на этот вопрос в начале 90-х годов, я мог бы не только сказать, но и многое сделать, в частности, составить целую программу поэтапного возрождения «немецкости» нашего народа, который в силу известных причин во многом её утратил и продолжал на глазах утрачивать всё ускоряющимися темпами. Должен сказать, я это и делал, находясь в то интереснейшее и, я бы сказал, поворотное в истории российских немцев время в Германии, в Берлине. Я буквально страдал, когда на расстоянии получал информацию об общественном движении немцев по всей стране, о создании общества «Wiedergeburt-Возрождение», о первых немецких съездах и той яростной борьбе, на которую поднялся наш народ под руководством своих лидеров за восстановление своей культуры, этничности и социального статуса. Я буквально рвался душой туда, ведь всю свою сознательную жизнь мечтал об этом, и вдруг – вот оно, началось, а я… не со своим народом. Поэтому я старался делать всё, что мог в своём положении, чтобы внести и свою лепту в это святое дело.

А положение было выгодное: я – в Германии, без которой нам не возродить свою идентичность при всём нашем желании и всех стараниях. В соответствии с договором между СССР и ГДР об оказании научно-методической помощи в системе высшего образования я был командирован как «гастпрофессор» в Гумбольдт-университет в Берлине и постарался максимально продуктивно использовать такую счастливую возможность.

Я понимал, что без культурного возрождения и, в первую очередь, без реанимации немецкого языка и, значит, без строительства системы национального образования все разговоры о возрождении немецкой идентичности – это пустой звук и что основой, базой для решения поставленной задачи является открытие в немецкой республике немецкого университета, что без помощи «настоящих» немцев из Германии сделать практически было просто невозможно. И я решил использовать эту счастливую возможность, которую как будто послал сам Бог.

Первым делом для этого нужно было подготовить почву для связей между Гумбольдт-университетом и будущим нашим университетом, так как мне было ясно, что именно с этого должно и возможно начинаться наше культурное да и вообще всякое возрождение. Я не стану описывать план и детали его строительства (не в архитектурном смысле, конечно, а в становлении его как образовательного и культурного центра для нашего народа в нашей республике), как они мне рисовались и как мы их обсуждали с моими коллегами по Гумбольдт-уни. Расскажу лишь об одном происшествии, которое случилось у меня на этом пути, связанном со всевидящим оком младшего брата «славного» советского КГБ – гэдээровским «штази», которое, выслуживаясь перед старшим братом, даже превосходило его по гнусным приёмам и наглости. Прежде чем начать разговор с коллегами Гумбольдт-университета по кафедре и факультету и их руководителями, я решил получить «добро» от руководства «Видергебурт» и написал в его правление обстоятельное письмо, в котором сообщил о своей возможности и готовности использовать связи с Гумбольдт-университетом в этих целях.

Жду-пожду ответа – ответа нет. Проходит неделя, другая, месяц – молчок. Как быть? Начать без одобрения и поддержки руководителей «Возрождения» официально действовать? А кто я такой, чтобы самостоятельно решать эти вопросы, кто меня на это уполномочивал? Время идёт – дело не движется, а у меня последний год командировки, надо ковать железо пока горячо, тем более что со многими преподавателями я уже переговорил и заручился их пониманием и согласием сотрудничать с нашим потенциальным университетом – приезжать для чтения лекции, проведения практических занятий и семинаров на «настоящем» немецком и вообще помогать ставить его на ноги. Но это были не официальные, а просто дружеские обсуждения с коллегами так внезапно свалившейся, как с неба, долгожданной, почти невероятной возможности, и я использовал своё положение, чтобы заручиться хотя бы какими-то предварительными договорённостями по организации постоянных контактов, обмену преподавателями и студентами, стажировками и т.д.

Я ждал ответа и не знал уже, что и делать – сколько можно ждать, ведь уплывает драгоценное время? И вдруг совершенно неожиданно ситуация прояснилась. Встречаюсь я в посольстве со своим хорошим знакомым Ф. К., земляком из Омска, с которым мы впоследствии стали близкими друзьями и дружим семьями до сих пор и который тогда только что закончил Дипломатическую академию при МИД СССР и был направлен вторым советником Посольства Советского Союза в Берлин. Поговорили коротко на ходу и, уже прощаясь, он вдруг подошёл ко мне вплотную и эдак на полутонах, многозначительно глядя мне в глаза, проговорил: «Роберт Матвеевич, прошу Вас, не пишите никаких писем». – ??? – «Какие такие письма? О чём ты?» – «О немецких республиках и прочих немецких делах…» Я, как говорила моя бабушка, был «ganz verblüfft», ошарашен, и с недоумением смотрел на него. – «А почему, собственно? Что тут плохого и запретного? Да и как ты узнал об этом, подумаешь, событие великое!» – «Через два дня после того, как Вы бросили письмо в почтовый ящик, «штази» передало его в «соответствующий» отдел нашего посольства. Страшного тут, может, ничего и нет, но лучше не делайте этого, – и добавил. – Если, конечно, не хотите, чтобы Вам дали 24 часа на сборы для возвращения в Союз (так поступали с «провинившимися»). Да и толку, как видите, никакого: Вы пишете, стараетесь, а письма даже из Берлина не выходят».

После этого я просто растерялся, хочешь, как лучше, а получается по Черномырдину, как всегда. Вот тебе и перестройка, вот тебе и гласность, вот тебе и республика…

И я начал действовать по методу «народной дипломатии». Рассказал близким мне преподавателям о происходящих в Союзе событиях, тогда все мы были в эйфории, казалось, долгожданная перестройка произойдёт и в отношении нас, немцев, и каждый хотел внести в общее дело свою лепту и ускорить его. Мои немецкие друзья-колеги не только меня понимали, но и сами загорелись энтузиазмом и без колебания обещали всяческую помощь, была бы только республика и университет.

Заручившись такой дружной и искренней поддержкой снизу, я вышел на руководство ряда кафедр и факультетов, в первую очередь, филологических – германской и славянской филологий и журналистики, на которых работал, и заручился их готовностью обмениваться преподавателями и студентами: они к нам – учить на «настоящем» немецком, наши – к ним, учиться ему, а преподаватели – на стажировки. То же самое и об обмене студентами – наши к ним, их – к нам.

Казалось, начало положено, поскорей давайте республику, которая без своего, немецкого, университета просто немыслима. Но… это тогда так казалось, в чём мы вскоре убедились и, как результат, поддержали Генриха Гроута и его сторонников, понявших, что мечта о республике – утопия, особенно после гнусного вердикта пьяницы-президента о заражённой радиацией территории атомного полигона в Капустином яре, которую он издевательски предложил для будущей немецкой республики: «Пусть немцы её очистят, а потом уже строят там свою республику». Это было унижением и открытым оскорблением всего нашего народа – плевком в лицо, а это не прощается, так что эйфория наша на этом и закончилась, так неожиданно засиявшая надежда на свой дом на родине России вмиг погасла, а руководство движения «Wiedergeburt» бросило все силы на решение вопроса о приёме немцев в Германию, что, как известно, и произошло: все, кто имел необходимые формальные и фактические основания и ещё хотя бы остатки самолюбия и достоинства, поддержали своих лидеров и дружно снялись с опостылевших мест бывшей ссылки и распрощались с неблагодарной родиной-мачехой в пользу родины материнской.

События и нагнетаемая сегодня атмосфера в России, когда уже больше половины населения (52%) призывают реабилитировать Сталина и признать его выдающимся политическим деятелем, построившим «великую державу» (забывают только добавить – «преступную»), и в каждом очередном официальном сообщении статкомиссии по опросам этот процент растёт, как нельзя лучше подтверждает правильность решения распрощаться раз и навсегда с иллюзиями и возвратиться на родину предков.

Но, к слову, хочу сказать, что хотя из «громадья (наших) планов» ничего не вышло, мои усилия были не совсем напрасными, правда, это не имело уже никакого отношеня к республике, но это подтверждало, что я действовал в правильном направлении и полезно, что мои наработки могли дать и дали бы нужные плоды, потому что договорённость с рядом университетов была частично реализована, да только не в тех целях, которые мы перед собой ставили. Вместо розовой мечты о своей республике и немецком университете, я вернулся в свой университет в Омске, но закрутившиеся планы обмена студентами и преподавателями, пусть не там, где мы планировали, и не для того, о чём мечтали, начали реализоваться: в наш ОмГУ в соответствии с договорённостями было послано три немецких студента – из Марбургского (в котором учился Ломоносов и у входа в который стоит огромная стелла с его барельфом), Дортмундского и, кажется, Оснабрюкского университетов, которые (студенты) в течение года посещали лекции и семинары по программам нашего филфака. Был договор и с рядом преподавателей, изъявивших желание приехать к нам на семестр, в том числе такими, которые сразу после войны из разрушенной Германии были направлены с первым «десантом» ГДР в лучшие российские университеты, а один до этого прошёл ещё и советский плен, потому что 17-летним был призван в армию и на третий день войны был пленён. Между прочим, этот пленник очень хорошо говорил о русских людях, рассказывал, как русские женщины их подкармливали, приносили и передавали через лагерный забор хлеб и бутылки с молоком, чего такие деликатесы стоили в те послевоенные годы, мы знаем по себе, а уж что говорить о пленниках, массово умиравших от голода и болезней…

Вот что мне только одному удалось наработать на будущие контакты нашего несостоявшегося университета буквально за один год, который я ещё оставался в Берлине, и нет никакого сомнения, что, не поступи власть с нами так подло, осуществить эти планы построения и университета, и в целом республики было бы вполне реальным.

Ну, а что произошло, то произошло, нет худа без добра – не было ни гроша да вдруг алтын: вместо засушливого Поволжья с непредсказуемой перспективой, которая уже сейчас, у нас на глазах, превращается в реальную неосталинистскую действительность, мы имеем прекрасную родину предков, на которой никто нас не станет никуда выселять, ограничивать нашу жизнь комендатурами и предлагать для проживания заражённые полигоны – расчищайте и живите на них сами. 

Всё, что я сказал выше, – это предыстрия, а резюме такое: если совсем кратко – поезд ушёл. Сохранить свою этническую идентичность немцам в России невозможно. Во-первых, признаемся честно, уже почти нечего сохранять, потому что практически она исчезает на глазах, если уже не исчезла. Во-вторых, для этого нет никаких предпосылок, возможностей и условий. Даже тогда, когда эта идея была на повестке дня – рубеж 80 — 90-х гг., реальность её  достижения была очень ненадёжной, если не сказать эфемерной. Слишком много надо было получить необходимых для этого решений, чтобы удалось хоть чего-то добиться, а удалось ли бы получить хотя бы минимум при такой российской власти?.. Мы это уже увидели в последние годы, когда очередным президентом из закона о реабилитации репрессированных народов был даже исключён пункт о восстановлении немецкой республики. То есть произошло совсем неожиданное и самое худшее, погубившее самые призрачные надежды на изменение отношений к немцам. А разжигаемая у нас на глазах германофобия только подтверждает, что всё происходящее в путинской России не случайно. (Анализировать истоки и причины этого здесь не место, но видеть это необходимо.)

Кроме того что немецкий вопрос не решился сверху, его решение потеряло фактическую, так сказать, субстанциональную, базу, основу, на которой можно было бы восстанавливать этническую идентичность – как раз потому, что для этого нужен сам этнос! А где он, этнос? Большая его часть уже несколько десятилетий в Германии, к тому же это именно те, кто ещё сохранял в себе необходимый этнический потенциал, который при разумных и целенаправленных стараниях верхов и низов мог бы реализоваться. Но как раз этой части российского немецкого этноса в России почти и не осталось, она здесь, в Германии. И тут надо честно и без всяких яких посмотреть правде в глаза и признать, что даже эта часть немцев очень обрусела. В первые годы их принимали без тестов, а что если бы пришлось их проходить? Ой-ой-ой… Далеко не все бы получили право на приём, особенно младший состав семей, который получал его автоматически вслед за главой семьи.

А теперь давайте честно с этой же стороны посмотрим на немцев, оставшихся в России, каков их состав? В своём абсолютном большинстве это те, кто или не прошёл тест, или даже не осмелился его проходить, не зная языка, а также те, кто по разным, вполне реальным и обоснованным причинам – родственные связи, хорошая и успешная работа, успехи в предпринимательстве и т.д. – и сам не рвётся в Германию. Это и те, кто хочет, но не имеет каких-то формальных для приёма условий. Немало других причин, препятствующих переезду в Германию: смешанные браки, причём таких у оставшейся части ещё больше, чем у переехавшей, нежелание взрослых детей переезжать, оставляя там родителей, которые по разным причинам не решаются на переезд, или, наоборот, нежелание родителей расставаться с детьми и внуками, тоже по каким-то причинам не имеющим возможности переехать в Германию, и т.д., и т.п.

Иначе говоря, оставшаяся в России часть нашего народа в своём большинстве – это самая обрусевшая и интегрированная в социальную, экономическую и культурную жизнь часть российских немцев. Даже при наличии административного образования – республики и благосклонного отношения к такой идее власти задача реального возрождения немецкой этнической идентичности выглядит не только очень трудной, но практически нереальной. Что уж говорить о рассеянных по всей стране немцах, когда якуты, буряты, коми и другие меньшинства, испокон веков проживающие на своих исконных землях и имеющие свои республики, практически не говорят уже на своих языках, что подтверждается статистикой, а по именам-фамилиям почти каждый если не Владимир Иванов, то Артём Петров, в «лучшем» случае – Николай Хосомоев, и это не фигура речи, а реальные антропонимы моих знакомых и коллег в России, с которыми я был знаком или даже вместе работал (с тем же Колей Хосомоевым в ОмГУ). А уж без своей республики и всех, связанных с ней, структурных учреждений говорить о восстановлении почти утраченной этничности – это просто беспредметный разговор, и это понимают все, даже те лидеры, которые сегодня в России уже просто по инерции продолжают толочь воду в ступе, борясь за неё.

Думаю, каждый соображающий человек, знающий существующую в России обстановку, смотрящий на вещи не через розовые очки и не желающий кривить душой, а также не преследующий в демагогических разглагольствованиях на обсуждаемую тему (есть и такие) каких-то личных интересов, придёт к такому же выводу. К сожалению, «такова селяви».

Когда я уже закончил эту статью, я получил по Facebook‘у интересный и очень показательный для нашего разговора материал из Объединения немцев «Wiedergeburt» города Семипалатинска, который сыграл в моей судьбе решающую роль, с которым связана моя жизнь, начиная с 1938-39 годов и по 1963-й, из которого я и моя семья были высланы в ноябре 1941 года и в который мы вернулись после снятия ограничений и отмены комендатуры, в котором я закончил институт и из которого вступил в свою «взрослую» жизнь, город, который дал мне всё, что помогло мне стать тем, кем я стал. А потому не удивительно, что я с пристрастием открыл выпуск Facebook‘а и внимательно прочитал всё, что в нём было рассказано о жизни, людях и делах Семипалатинского отделения общества «Wiedergeburt».

С тех пор, как я вошёл в Facebook, я стал находить в нём сообщения о жизни немецких общественных объединений и их деятельности в России и Казахстане. Читая эти материалы, я невольно обращал внимание на национальный/этнический состав этих объединений, что вполне отчётливо просматривается в содержании сообщений и в следующих за ними откликах. А сужу я об этом по очень простому и говорящему за себя признаку, даже не требующему специальных доказательств, а именно – в первую очередь, по фамилиям членов общественных организаций немцев, которые сейчас имеются почти во всех областных центрах Казахстана и крупных городах Сибири, то есть там, куда в своё время были высланы навечно немцы и где до сих пор проживают их дети, внуки и правнуки. И вот что бросилось в глаза: НЕнемецких фамилий у членов таких обществ не только много, но даже больше, чем немецких. Вот данные лишь по одной и то не полной выборке Семипалатинского (Семей) объединения Wiedergeburt, ниже привожу  списки немецких и НЕнемецких фамилий его членов.

Немецкие фамилии: Альфред Брем, Николай Шульмейстер, Рита Густ, Василий Кейль, Вера Гокфауф (?), Эмма Брот, Вальдемар Айфельд – и всё!

А теперь НЕнемецкие: Нина Бурнышева, Мария Ляпина, Мария Горбачёва (Sic! Под фотографией подпись: Самая красивая НЕМКА казахстана – Горбачёва!), Надежда Шерова, Наталия Клубникина, Вера Ермоленко, Светлана Кирдяшкина, Айдар Саргазин, Мадлен Нурланулы (Sic! Даже своё сообщение поставила на казахском языке!), Камила Маханбетова, Тамара Самбулова, Александр Грищенко, Бакаулат Жумабаев, Алина Дюсенбаева, Варвара Шевченко (активистка клуба!), Наргиз Махбаева, Елена Скородумова, Юлия Крылова и т.д. в таком же духе.

Нужны ещё какие-либо показатели происходящего обрусения и даже «оказашивания»? Когда самая красивая «немка» Казахстана – Горбачёва, самая «активная активистка» – Wiedergeburt – Шевченко, когда «немец» Вальдемар Айфельд основал и возглавляет музей… нет, НЕ немецкого, а среднеазиатского искусства, занимается казахскими традициями, искусством, обычаями и этикетом (!) и говорит о себе: «Я уникальный казах, казахи меня принимают, как своего» и т.д. – о каком возрождении немецкой идентичности тут можно говорить, когда чуть ли не все носители фамилий членов немецкого общества «Возрождения» или русские/полурусские, или украинцы/полуукраинцы, или казахи/полуказахи? Прошу понять меня правильно, я ничего не имею против того, чем занимаются эти достойные люди, тот же благородный и редкий как специалист человек Вальдемар Айфельд и другие активисты –потомки российских немцев на постсоветской территории, я говорю о другом, о том, что большинство оставшихся в местах ссылки потомков высланных в 1941-м году немцев не только этнически не являются уже немцами, но даже круг их интересов не тяготеет к своим национальным корням. А потому никакие усилия и старания содействовать возрождению национального самосознания у большинства таких немцев не имеют под собой реальной почвы и фактически бесперспективны как раз потому, что нет уже этого самого национального самосознания. К сожалению. Это последствия той трагедии, которую пережило наше старшее поколение, и, как показывает сама жизнь, эти последствия в условиях современной России и постсоветских республик необратимы.

Мне кажется, приведённые факты и их анализ позволяют дать однозначный ответ на вопрос, возможно ли возродить немецкую идентичность российских немцев в современной России и на постсоветском пространстве.

Заканчивая, хочу специально оговориться, чтобы у читателя не создалось ложное впечатление, будто я против приёма в Германию остающихся на постсоветском пространстве немцев, желающих переехать на родину предков. Это два совершенно разных вопроса – проблема сохранения/возрождения немецкой идентичности в любых странах их проживания и право на их приём в Германию. Я обеими руками за безусловный приём, причём вообще без всяких тестов и прочих формальных условий и ограничений: неужели у них на это меньше прав, чем у беженцев со всего света, перед которыми расшаркивается «мама Меркель»?! При этом я нисколько не сомневаюсь, что они с таким же успехом интегрировались бы в германскую жизнь, как и мы, репатрианты 90-х годов, ведь и мы очень неоднородны по степени утраты «немецкости», а в целом прижились одинаково, не говоря уже о наших детях, выросших, а тем более родившихся тут. Сама жизнь показала, что для этого хватило одного поколения – о лучшем и мечтать нельзя. И тут я всецело поддерживаю Фольксрат российских немцев в Германии, твёрдо стоящий на этой позиции, и лично Андрея Триллера, который не устаёт бороться за приём в Германию всех этнических немцев, где бы они ни проживали. Я говорю о другом, о том, что у остающихся в России и других постсоветских республиках немцев в тех социальных, экономических, административных и культурных условиях, в которых они, не имея своей республики, сейчас находятся, возродить свою этническую идентичность нереально. Для этого даже не надо заниматься специальными этнографическими исследованиями, это показывает сама жизнь. А фактически, уже показала: этнический состав немецких объединений, их интересы и во многом содержание работы, что я проиллюстрировал на примере только одного объединения, красноречивое тому подтверждение.

Роберт Гайгер
08.08.2021. Бонн