Интервью было проведено 26 сентября 2016 года Юрием Вендиком, Русская служба Би-би-си, Германия

Массовую депортацию советских немцев, проведенную НКВД 75 лет назад, и отправку большинства на принудительные работы можно рассматривать как геноцид – так считает ведущий специалист по истории российских немцев.

Этой осенью исполняется 75 лет массовой депортации советских немцев.

Указ Президиума Верховного Совета СССР о переселении немцев Поволжья в Казахстан и Сибирь вышел 28 августа 1941 года, через два месяца после начала войны с Германией, а сама депортация в основном прошла в сентябре-октябре.

«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов», – говорилось в указе.

Когда сейчас говорят о депортации немцев, то прежде всего и в основном вспоминают о ликвидации автономной Республики немцев Поволжья, но ее население составляло менее половины всех подвергшихся насильственному переселению немцев. Сотни тысяч были насильственно вывезены из других областей РСФСР, с Украины, из Закавказья, и даже из республик советской Средней Азии жившие там немцы были депортированы в соседний Казахстан и Сибирь.

Затем, сразу после депортации, все немцы-мужчины трудоспособного возраста – с 15 лет – а затем и женщины, были мобилизованы в «рабочие колонны», позже – в «трудармию», то есть фактически на принудительные работы в условиях концлагеря.

Около 350 тысяч немцев Украины, Белоруссии и некоторых областей России, оказавшиеся в зоне немецкой оккупации, были вывезены властями Рейха на террорию Польши и Германии, но затем, после прихода в 1945 году Советской Армии, около 210 тысяч из них были «репатриированы» и тоже отправлены на спецпоселение.

Только в конце 1955 года власти отменили для немцев режим «спецпоселения» с регулярными явками в комендатуру, и только в 1972 году разрешили им свободно выбирать место жительства.

Ведущий специалист по истории российских немцев доктор Альфред Айсфельд из Института культуры и истории немцев в Северо-Восточной Европе при Гамбургском университете напоминает, что репрессии советских властей против немцев, как и против других народов, начались гораздо раньше, а всего в результе депортаций и мобилизации в «трудармию» погибли от 300 до 500 тысяч из полутора миллионов советских немцев.

Би-би-си: Чем сталинский режим мотивировал депортацию, известно – «немецкое население скрывает врагов народа». Но были ли хоть какие-то реальные, невыдуманные поводы? Я говорил с депортированными сестрами Шнайдер, они сейчас живут в Эрфурте, совсем простые женщины, они мне сказали: ну, вот, когда война началась, наши стали переходить к Гитлеру – вот нас и депортировали.

Альфред Айсфельд: Это наслоение пропаганды. По [архивным] фондам переселенческого управления НКВД четко просматривается политика перемещения так называемых неблагонадежных народов из Европейской части СССР, особенно из приграничной полосы, в Казахстан, Сибирь – и это шло уже с тридцатых годов. Еще Гитлера не было у власти, но их уже называли «фашистами».

В чем заключалась неблагонадежность? Причем речь не только о немцах, проживавших в приграничных районах, но также и о поляках, украинцах и других народах. Да просто в том, что они не поддавались советизации.

1. Правобережная Украина — 350 000 (в т.ч. несколько десятков тысяч «фольксдойче» Ленинградской области и Белоруссии) вывезены в Польшу и Германию, 210 000 в 1945 году возвращены в CCCР и депортированы 2. Левобережная Украина — 98 000 депортированы 3. Крымская область — 60 000 депортированы.

Это были земледельцы, имевшие до революции частную собственность на землю, это были люди верующие, люди, имевшие навыки самоуправления – ведь Земская реформа 1869 года привела к тому, что крестьяне, не говоря уже о мещанах и других слоях населения, выбирали своих гласных в земское правление, решали многие вопросы на сельском сходе и выбирали людей, которым доверяли. А при советской власти это были назначенцы, проводившие решения вышестоящих властей, которые были далеко и никогда не интересовались тем, что думает крестьянин. Ему предписывали – и продразверстку, и коллективизацию.

Здесь речь не только о немцах, поляках и украинцах приграничных районов – это было повсеместное явление в советской России, что крестьяне оказывали сопротивление власти.

Вы прекрасно знаете, что были беженцы от голода, что в ходе коллективизации высылали разные категории раскулаченных кого в пределах области, а кого и дальше. А в 1936 году советское правительство перешло к тому, чтобы «неблагонадежные» группы населения выселять из приграничной полосы. В первую очередь были затронуты немецкий Пулинский район и польский Мархлевский район на Волыни. Их переселили в центральный Казахстан, большинство из них оказались в КарЛаге (Карагандинский исправительно-трудовой лагерь – Би-би-си).

КарЛаг в то время занимал территорию больше, чем многие европейские страны сегодня.

Ссылка «неблагонадежных народов»

 Далее последовала депортация «неблагонадежных народов» и «социально чуждых элементов» из всей приграничной полосы вплоть до побережья Азовского моря. То есть тысячи семей из Одесской, Херсонской, нынешней Николаевской области также депортировали в Сибирь.

Если говорить о том, были ли основания их выселять, то да, с точки зрения советской власти, они были неугодны, они мешали советизации в этих регионах.

Однако если посмотреть, для чего использовали этих депортированных, то здесь однозначно видны экономические интересы, связанные с индустриализацией Казахстана, некоторых районов Сибири и развития сельского хозяйства.

В 1936 году НКВД получил в свое распоряжение более 65 тысяч человек, поляков и немцев, которых смог расселить и использовать для своих нужд в КарЛаге. Их выбросили в степь – обустраивайтесь!

Так вот, если говорить о предпосылках, или причинах, этих депортаций, то можно рассматривать поверхностно – ага, «неблагонадежные люди» – ну, поляки еще и имели родственников по ту сторону, так же и немцы Волыни – но НКВД и Госплан преследовали при этом совершенно иные цели.

Би-би-си: Ну, параллельные цели, наверное.

А.А.: Были планы переселения избыточного сельского населения из Европейской части отчасти в Поволжье и восточные регионы Союза, чтобы там развивать экономику.

Би-би-си: Но основная депортация немцев проходила в 1941 году, спешно и в условиях войны – и в данном случае освоение территорий, наверное, не было мотивом?

А.А.: Это не было мотивом для депортации, но использовали их именно так же.

Обычно говорят о депортации немцев Поволжья. Ну, известно, что совместное постановление Политбюро и СНК было принято 26 августа, а указ формально подписан 28-го августа.

Мало при этом обращают внимания на то, что 14 августа 1941 года был подписан приказ ГКО (Государственного комитета обороны СССР) о формировании 51-й отдельной армии в Крыму, и среди мероприятий, которые надо было провести согласно этому приказу, было «немедленно выселить социально опасные элементы и немцев».

То есть немцы уже были выделены как этническая группа, которая подлежала поголовному выселению.

Депортация немцев отовсюду

 На основании этого приказа пошла депортация не только 60 тысяч крымских немцев, но и немцев с Левобережья Днепра, то есть из Херсонской, Запорожской, отчасти Днепропетровской области.

А на севере, по другому приказу, военного совета фронта, началась депортация немцев и финнов из пригородов Ленинграда.

То есть депортация немцев по этническому признаку началась уже в середине августа.

При этом немцев Крыма, Левобережья Днепра и пригородов Ленинграда депортировали по этническому признаку без обвинений в коллаборационизме, в то время как немцев Поволжья обвинили в коллаборационизме, то есть в том, что они в своих рядах скрывали десятки тысяч шпионов и диверсантов.

Это интересная деталь, которая в сознании еще как-то не закрепилась, и она играет определенную роль, по крайней мере с юридической точки зрения.

Би-би-си: Вопрос, который, наверное, возникает у любого дилетанта при взгляде на эти даты: первые месяцы войны, полный бардак и развал, у советского руководства все рушится, и тем не менее – нашли время заняться и вот этим тоже. А ведь депортация – сложное предприятие, расходы, транспорт, охрана. Может ли это указывать на то, что депортация на самом деле готовилась заранее, гораздо раньше?

А.А.: Здесь надо вернуться к «немецкой» операции НКВД 1937-1938 годов, когда практически каждый немец, будь то германскоподданный, будь то подданный Советского Союза, в глазах НКВД был потенциальным врагом.

Мало известна такая деталь, что после прихода Гитлера к власти советское руководство, в частности нарком иностранных дел Литвинов, в контактах с германским послом в Москве и с МИДом высказывал протест против намерения нового руководства Германии отторгнуть Украину от Советского Союза. Ссылались при этом на публицистику двадцатых годов некоторых национал-социалистов, которые в новом правительстве после 1933 года были на руководящих должностях.

Этот тезис НКВД взял на вооружение, и, начиная с 1933 года, регулярно выдавал ориентировки по «немецкому шпионажу», по «подрывной деятельности», аресты проходили уже с 1933-1934 годов. Сейчас, благодаря тому что в Украине архивные фонды бывшего НКВД общедоступны для исследователей, мы знаем, что уже в 1933-1934 году немцам инкриминировали создание штурмовых отрядов, которые во время предстоящей вскоре войны с Германией должны нанести удар в тыл Красной армии.

Би-би-си: Ну да, и прочие «тоннели до Бомбея». Но все-таки реальная агентура была или нет?

А.А.: Агентура, думаю, была во все времена, так же, как и советская агентура в Германии работала, но мы говорим здесь не о двадцати-тридцати или ста агентах, а мы говорим о десятках тысяч крестьян, которых обвиняли в шпионаже, в подготовке диверсий, а по судебно-следственному делу видишь, что в обвинительном заключении им инкриминируют тягчайшие преступления, а доказательной базы нет. Ни документов, ни оружия, ни боеприпасов, ни каналов связи.

Известны сообщения НКВД по АССР немцев Поволжья за 1940-1941 гг. Там ясно сказано, что никаких враждебных организаций, никаких шпионских огранизаций раскрыто не было. Аресты-то проходили, но за антисоветскую агитацию: достаточно было рассказать анекдот или сказать, что планы по посеву или уборке урожая глупые.

Такие факты были, но чтобы где-то готовили вооруженное восстание – такого НКВД не зафиксировало.

Придуманная «пятая колонна»

 Похоже было и в Крыму – эти сводки наблюдения я смог изучить.

Оно и неудивительно: ведь начиная с 1933 года практически уничтожили бывших белогвардейцев, бывших помещиков и фабрикантов, бывших священников, бывших в Первую мировую войну в германском плену, уничтожили советско-немецкую партийную элиту на районном и республиканском уровне, большую часть интеллигенции: вузовских преподавателей, журналистов, писателей.

Одновременно принимали в комсомол, воспитывали молодежь в духе верности партии.

Би-би-си: В общем замышлять измену было некому.

А.А.: Потенциала, который мог бы оказывать сопротивление, его не было.

А что касается, скажем, юга Украины, Одесской области, – да, в 1919 году там были крестьянские восстания. Но в 1937-1938 годах участников этих восстаний – однажды, в двадцатые годы, уже осужденных – еще раз репрессировали. Их уже не было в живых.

[…]

Надо сказать, что был не только «немецкий» приказ – был и «польский» приказ, вовсю преследовали по «японскому шпионажу», харбинцев, финнов, румын… […]

Решающим остается то, что образ врага был создан.

В головах как партийных руководителей, так и НКВД закрепилось представление о том, что в стране создана масса штурмовых отрядов, масса шпионских организаций, масса диверсантов.

Вера и перекладывание вины

Би-би-си: То есть они сами в это поверили?

А.А.: Они выполняли эти приказы.

По судебно-следственным делам против различных деятелей НКВД, арестованных в 1938 или 1939 году, интересно проследить именно вопрос: во что они верили?

Би-би-си: И особенно – во что верили руководители. Вечный спор: насколько они сами верили в эту паранойю.

А.А.: Говорить за Сталина, Берию, Ягоду и других я не могу, могу только судить по тем судебно-следственным различных руководителей НКВД Украины, которых арестовали и обвиняли в нарушении социалистической законности, превышении полномочий и прочем. Так вот они всегда ссылались на то, что выполняли приказы вышестоящих и что «партия не ошибается».

Би-би-си: Это еще не объясняет степень их веры.

А.А.: Нет это не объясняет степень их веры, но это объясняет образ мышления. Сомневаться в правоте партии было самоубийством. Таким объяснением просто перекладывали ответственность с себя на вышестоящих.

Би-би-си: И все-таки депортация 1941 года, самая массовая, готовилась ли она заранее – технически, логистически и так далее?

А.А.: Поскольку массовые депортации были уже и в 1936 году, механизм этот был отработан. Здесь речь могла идти еще только о том, сколько надо вагонов, сколько конвойных войск, а пункты питания, распределения были уже отработаны. Хоть они и не функционировали – никогда.

Мы знаем по воспоминаниям, да и по сообщениям НКВД, партийных органов, что как в тридцатые годы, так и в 1941-1942 лишь в редчайших случаях эшелоны подавались вовремя, а уж чтобы они были подготовлены для перевозки людей, так это вообще исключение абсолютное.

Чтобы людей обеспечили питанием во время их перемещения – такого тоже не было.

Люди могли взять с собой только очень ограниченное количество продуктов и теплых вещей. Поскольку эшелоны отправлялись, но их место назначения определялось во время движения, то нередко было такое, что эшелон прибывал в одну область, там не были готовы принять людей, отсылали в другую область – например, прибывали в Джамбульскую область, а оттуда отправляли в Кокчетав или Павлодар (от Джамбула, ныне Тараза, до Кокчетава или Павлодара – больше 1000 км – Би-би-си).

То есть эшелоны были в пути не определенное заранее время, питание в пути на пунктах питания не было отрегулировано, медицинское обеспечение – тоже, соответственно, высоки были и жертвы.

Точное число жертв неизвестно

Би-би-си: Какая была смертность среди депортированных – в то время, пока их везли, пока распределяли по населенным пунктам, пока они хоть как-то обустраивались?

А.А.: Вынужден признать, что точных данных до сего дня нет – ни по количеству жертв во время самой депортации, ни в местах спецпослеления. Есть работы по исправительно-трудовым лагерям Урала, но нет точных данных даже по тем лагерям, которые уже хорошо изучены.

Историки в России и Казахстане на основании данных отдельных лагерей приходят к выводу, что в 1941-1956 годах погибла примерно треть всего немецкого населения Советского Союза.

Сюда относятся как жертвы самой депортации, то есть во время движения эшелонов, так и жертвы трудармии – непосредственно погибшие на работах или получившие травмы и преждевременно умершие, а также немалое количество женщин и детей, умерших на спецпоселении.

Известны ведь совершенно потрясающие факты, например, о мобилизованных на рыбную ловлю в северных регионах Сибири, когда депортированных привозили на баржах, высаживали и – смотрите сами, как перебьетесь.

На открытии памятника репрессированным российским немцам в городе Энгельс, на территории архива, российские историки называли цифру в 300 тысяч погибших в трудармии и на спецпоселении.

Если немножко подробнее посмотреть, кто же входит в это немалое число, то это были мужчины в возрасте от 15 до 55 лет и женщины от 16 до 45 лет.

Поскольку это продуктивное население на протяжении многих лет было разъединено, естественно, рождаемости быть не могло.

Би-би-си: Судя по рассказам, больше всего смертность должна была быть именно в трудармии.

А.А.: Очень многие погибли в трудармии сразу, а немалый процент был комиссован – то есть это были уже неизлечимо больные или изувеченные трудармейцы, которых отправляли к их семьям, и там они и умирали. Для статистики трудармии это выглядело намного лучше: они комиссованы, их нет в списках погибших в этом лагере. […]

Я на основании сборника «Реабилитированные историей» по Донецкой области сделал выборку немцев, фамилии которых начинались на буквы «А», «Б», «В», депортированных в начале сентября на основании постановления ГКО от 30 августа 1941 года.

Признаки геноцида

В эту выборку вошли 225 человек. Их по большей части пешим маршем отправили до Сталинграда, а потом распределили в разные лагеря НКВД. Я проследил их судьбу до конца 1942 года: из этих 225 человек 85 человек к этому времени уже не было в живых. Вот – потери в небольшой случайной выборке, но она тоже показывает, что более трети молодых здоровых мужчин уже до конца 1942 года потеряли жизнь.

Известен и другой случай: по документам, выставленным областным архивом Актюбинской области, из примерно 2000 немцев, трудмобилизованных на востоке Украины, в Ворошиловградской (ныне Луганской) и Донецкой областях, за первую зиму треть умерла от голода, болезней и травм.

Би-би-си: Но точных данных о количестве и соотношении погибших в трудармии, на всех этих принудительных работах и на спецпоселении от голода и болезней нет?

А.А.: Нет. Исследования еще не дали таких результатов, хотя мои коллеги в России тоже прекрасно понимают, что эти процессы должны быть изучены – с точки зрения социологии, не говоря уже о морали и человечности.

Давно уже напрашивается исследование о заболеваемости, о смертности, о потерях населения.

Нередко выдвигается тезис о том, что это был геноцид. Геноцид советского государства по отношению к этническим немцам.

На это возражают, что нет ни одного документа, в котором было записано намерение советского руководства истребить немцев. Таких документов я тоже не знаю, но определение самого понятия «геноцид», принятое в ООН, не требует доказательства этого намерения. Судят по результатам.

А результаты депортации, трудармии и спецпоселения таковы, что, во-первых, потери очень высокие – будь то 300 тысяч, о которых шла речь в России, будь то треть всего населения, как считает целый ряд известных историков, – это очень высокие потери. Но еще важнее, может быть, как бы цинично это ни звучало – из среды этого населения вырвали молодое, продуктивное население, то, которое могло бы иметь детей. То есть, генофонд был подорван.

А это – один из признаков геноцида. Поэтому я говорю о геноцидальных последствиях депортации и трудармии.

Би-би-си: В какой момент, когда люди постепенно начали рассказывать о депортации? Понятно, что до какого-то момента, скорее всего до 1956 года, «разоблачения культа личности», они даже и между собой не особенно все это обсуждали.

А.А.: Не было такого момента, в который все начали бы рассказывать о своей судьбе. Репрессии 1930-х годов научили людей держать язык за зубами, потому как любое слово могло послужить поводом для ареста, для преследований. Критика, произнесенная вслух, несла в себе опасность для жизни.

Что касается депортаций 1941, 1942, 1944 годов, ну и репатриации этнических немцев из Германии в 1945 году, то здесь выделяются две группы.

Выключенная память большинства

Одна группа – количество их никто определить не сможет, конечно, – жила сознательно и свою историю, историю своей семьи, никуда прятать не могла. То есть это передавалось детям в раннем возрасте. Я, например, уже где-то с пяти-шести лет – находясь еще на спецпоселении – слышал от родителей истории о том, что их перевозили куда-то. Для ребенка это было еще непонятно, конечно.

Но в дальнейшем, уже будучи школьником, я слышал все более подробные повествования об этом.

И так было во многих семьях. Но мое ощущение, что большинство российских немцев предпочитали не вспоминать эти черные страницы, мотивируя это тем, что они не хотели создавать трудности для своих детей. Мол, дети родились уже после войны, они тут ни при чем, лучше, чтобы ни они сами, ни их окружение не знали ничего о преследованиях, которым подвергались их родители. (Может быть поэтому среди российских земляков еще сегодня так много «иванов, родства не помнящих»? – ГД)

Это то, что касается передачи этой устной истории в пределах семьи – или круга родственников, может быть, соседей.

Интересно, когда российские, тогда еще называвшиеся советскими, немцы, начали вслух, в общественном пространстве вспоминать о былом.

Здесь, пожалуй, первые такие свидетельства относятся к деятельности делегации за восстановление автономной Республики Немцев Поволжья, которая в 1965 году посетила Москву и на встречах с официальными лицами, вплоть до [председателя президиума Верховного Совета СССР Анастаса] Микояна. Бывшие трудармейцы – до того депортированные, конечно, – во всеуслышание и мотивированно жаловались на свою судьбу, на то, что родина и партия поступили с ними несправедливо, обвинили их в предательстве, в сотрудничестве с врагом и «переселили» (тогда еще слово «депортация» не употреблялось). А потом мобилизовали в трудармию – и вот они, мол, несмотря на то, что родина и партия так несправедливо с ними поступили, все-таки в этих труднейших условиях трудлагерей внесли свой вклад в дело победы над врагом. (Есть у нас такие земляки, которые и сегодня еще носятся с глупыми обидами, что «Россия не признает вклада российских немцев в победу над фашистскими захватчиками» и тому подобным вздором, что меня очень удивляет – давно уже пора понять, что произошло с нашими предками в ходе Второй мировой войны. Не устану повторять: узники концлагерей, каторжане, никакой вклад ни во что внести не могут. Они просто страдальцы, мученики, жертвы, но не герои. Героями им стать не дали. – ГД)

«Всем было тяжело»

Почему употреблялась именно такая трактовка? Отчасти это были члены партии с довоенных времен, отчасти это были и беспартийные немцы, но суть в том, что они хотели добиться реабилитации в рамках существовавшего строя. Надо было доказывать, что ты не только на 100% предан партии и правительству, а даже больше, что ты даже в этих тяжелых условиях прилагал неимоверные усилия, чтобы внести свой вклад в дело победы над врагом.

Я в 1965 году сам слышал, так сказать, отчеты членов этой делегации, которые рассказывали в местах поселения немцев, в Казахстане, как проходили встречи, какие результаты они хотели бы получить и не смогли.

То есть это вторая такая общественная площадка, на которой вспоминали о депортации и о трудармии. Здесь уже больше речь шла о том, что несправедливо, и да, конечно же, «мы все страдали», но если в тех немногих публикациях, которые появились уже начиная с 1965 года, речь шла еще о том, что «да, несправедливо – но тогда всем было тяжело и мы страдали тоже».

Би-би-си: Очень распространенный взгляд – и тогда, и позже.

А.А.: А когда шла речь о тех же процессах, но среди немцев, с участием и членов этой делегации, тогда мнения расходились, потому что старые коммунисты придерживались еще этой трактовки, а другие – особенно не поволжские немцы – занимали иную позицию. Они говорили: «А при чем тут «все страдали»? Мы ведь за это не отвечаем. Мы жили своей жизнью, мы знаем, что не виноваты, и если к другим тоже несправедливо отнеслись, то пусть они и требуют восстановления справедливости для себя. А нам не надо прятаться за спинами других, мы знаем, за кем вина, и не надо нам рассказывать истории других и умалять тем самым наши страдания и жертвы».

Вот эти две точки зрения можно было проследить в дискуссиях – проходивших, конечно, неофициально – вплоть до конца Советского Союза.

Но на официальных площадках постепенно происходили изменения.

Четыре течения

В семидесятых-восьмидесятых годах было несколько попыток создания новых делегаций, чтобы они «донесли слово правды» до уха генерального секретаря и председателя Верховного Совета.

Здесь надо заметить, что произошла определенная дифференциация: поволжские немцы добивались восстановления республики немцев Поволжья, а немцы, которых депортировали с Украины, или жившие (до депортации) в Казахстане или Сибири, говорили: да, мы поддержим, конечно, ваши справедливые требования, но мы в республику немцев Поволжья не поедем, это не наша родина.

Эти разногласия приводили к определенным трениям.

А в начале семидесятых выкристаллизовалось еще одно течение: люди, которые хотели в любом случае переехать на постоянное место жительства в Германию.

То есть это неформальное, неорганизованное движение за восстановление справедливости расклолось, можно сказать, на три части. А четвертая была больше религиозной направленности – она хотела, конечно, тоже добиться гражданских прав, свободы вероисповедания, свободы выбора места жительства, но для них не было первоочередной целью ни восстановление республики немцев Поволжья, ни выезд на ПМЖ в Германию.

И вот – восьмидесятые годы, начало перестройки, и можно уже и на общественных площадках говорить вслух о своем прошлом.

Перестройка и переосмысление

Би-би-си: Да, вот: в перестройку все стало по-другому, уже не нужно было делать оговорки для начальства, уже можно было говорить конкретно о нарушениях прав человека и несоответствии горбачевским «общечеловеческим ценностям» того, как поступили с немцами и другими депортированными народами. То есть риторика, фразеология совершенно изменилась, так?

А.А.: Но не сразу.

Интересно было наблюдать за развитием общественно-политического движения тогда еще советских немцев. В 1988 году они создали очень большую делегацию, прибывшую в Москву, работавшую там на протяжении нескольких недель, написавшую большое количество различных справок. Часть из них встретилась с фередальным канцлером [Гельмутом] Колем в посольстве Германии осенью 1988 года.

А в марте 1989 года была создана общественно-политическая организация немцев СССР «Возрождение».

И вот мы видим, как постепенно меняется трактовка своего собственного прошлого у ветеранов.

Би-би-си: У каждого отдельно взятого? То есть люди сами переосмысляли прошлое?

А.А.: Да, конечно. И это видно было по их заявлениям на различных совещаниях, конференциях, съездах.

От «подвига» до «преступления»

Я вот хорошо запомнил тренера сборной СССР по хоккею с мячом Эдуарда Айриха. В 1989 году он еще говорил о «подвиге на трудовом фронте», а в 1990-1991 он уже говорил открытым текстом о том, что это было издевательство над людьми, преступление, что это были жертвы, которых можно было избежать.

Был целый ряд других ветеранов, которые заслуживают уважения каждый сам по себе, но видны было разные характеры, разные биографии. […]

Воспоминания этих людей были правдоподобны в их искренности. Они на самом деле верили в то, что говорили, – зная границы допустимого.

Режим НКВД, конечно же, наложил свой отпечаток на это поколение ветеранов. Они прошли, я думаю, болезненный процесс переосмысления своей собственной судьбы и своей собственной истории.

Но если говорить только о ветеранах, это была бы неполная картина, ведь очень много рядовых российских немцев прошли путь депортации, трудармию, спецпоселение.

Я в семидесятые годы – я сам смог уже в 1973 году переселиться с семьей в Германию – вот даже в эти семидесятые годы, когда еще не настолько ассимилированные немцы приезжали в Германию, еще с четко выраженным национальным сознанием, до самого выезда и даже после прибытия в Германию своим детям ничего не рассказывали о периоде с 1941 по 1956 год, и никогда у них речь не заходила о том, почему есть две бабушки, но нет ни одного дедушки.

Би-би-си: Даже уже в Германии?

А.А.: Да.

Люди, вытравленные из памяти

Би-би-си: Но в Германии-то почему?

А.А.: Они настолько вытравили эти черные страницы из своей памяти, что не хотели возвращаться к этому.

У них была своя, совершенно иная трактовка прошлого: да, была коллективизация, да, был голод, да, забирали среди ночи – это 1937-1938 годы – да, они не вернулись. Но люди не задавали себе вопрос: а почему это так было, а куда они делись.

В то время как другие, в том числе моя бабушка, в первой половине шестидесятых годов уже писали постоянно письма по местам своего довоенного проживания, добиваясь хотя бы информации о том, куда делись их мужья, сыновья, братья.

Би-би-си: Меня еще с перестроечных времен удивлял этот феномен, когда люди не желают осмыслить и осудить преступления режима, совершенные против них же. Часто ли вы с ним сталкивались среди советских немцев?

А.А.: Сталкивался, и не раз. Как оказалось, пропаганда сделала свое дело. Ведь мы из года в год – и не только перед 9 мая – слышали о зверствах немецко-фашистских войск, о том, что на Советский Союз напали, ну и конечно, что советское правительство должно было этому противостоять, для этого напрягли все силы – и вот, «да, надо было».

На каком основании эти люди могли бы думать иначе? У них не было никакой информации о том, что с ними случилось на самом деле, почему это так было. Ведь архивные фонды были закрыты до девяностых годов.

(Я здесь хочу это повторить: тогда, в советское время, не было практически никакой информации о том, что произошло с нашими родителями и дедами во время Второй мировой войны. Но ведь уже на протяжении 30 лет информация о нашей истории есть и с каждым годом ее становится больше – так чего же вы, уважаемые земляки, все еще повторяете клише советской пропаганды? Пора уже разобраться в собственной истории и понять, что на самом деле произошло с нашим народом в 20 веке! – ГД)

Эффект развенчания культа

Би-би-си: Но они же прекрасно видели сами, что с ними случилось и что это было несправедливо.

А.А.: Да, они это видели. Но осмыслили они это или нет, это для меня тоже осталось большой загадкой. Так же, как осталось большой загадкой, почему родственники многих репрессированных в 1937-1938 годах не разыскивали своих родственников. Это тоже феноменально. Их просто не разыскивали? Почему? «Да их уже все равно нет».

Ну и вот многим этого объяснения было достаточно, что для меня совершенно непонятно, потому что я хотел знать причину случившегося. Это вроде нормальное желание каждого человека. Не может же такого быть, что у всех есть дедушки, а у нас их нет. И у всех наших родственников нет дедушек. А куда они делись?

Би-би-си: А еще один извод такого способа «примирения с действительностью» – это осознание того, что «да, с нами поступили несправедливо», но при этом – вера в Сталина, великого, мудрого вождя, до которого просто не вся информация доходит. Таких среди немцев было много?

А.А.: С этим я редко встречался. Видимо, потому что все-таки XX съезд сыграл свою роль, борьба с культом личности все-таки была у всех на виду.

По крайней мере, реабилитационные процессы прошли и – мы вот, скажем, жили с 1956 года в Казахстане и были свидетелями того, как чеченцы, калмыки, ингуши возвращались на свою родину. То есть реабилитация проходила на наших глазах, мы видели: ага, они уезжают. То есть они не виноваты. А чем же виноваты немцы?

Закрытые архивы России

Ну хорошо, моя семья в 1943 году была вывезена в административном порядке в Вартегау (административный округ, созданный нацистами в Западной Польше – Би-би-си), их поселили на бывшей польской территории, аннексированной Германией, на терротории, которую хотели германизировать, а в 1945 году «репатриировали», но не на Украину, где они жили, а в Удмуртию, на лесоповал, торфоразработки. И если по отношению к нам говорили, мол, вы же были в Германии, у врага, мало ли что, то к поволжским немцам или немцам Крыма это ну никак не могло относиться. Они никогда не покидали территорию Советского Союза, не имели никакого контакта с вражескими властями или войсками.

Би-би-си: С перестройкой стало гораздо проще добраться до документов о том, что происходило в тридцатые-сороковые годы, и вы и ваши коллеги довольно много этих документов изучили и опубликовали. А как обстоит дело с доступом сейчас?

А.А.: Девяностые годы были для историков, изучающих советское прошлое, очень хорошим, продуктивным временем, потому что были открыты многие архивные фонды, недоступные до того времени. Был реализован целый ряд международных исследовательских проектов […]

В это время были изданы сборники документов по депортации российских немцев, велась работа по исследованию жизни и судьбы трудмобилизованных, особенно в уральских лагерях.

В 2000-е годы этой возможности в таком объеме уже не существует. В особенности в последние где-то десять лет доступ к архивным фондам все более затруднялся. Ну, известно, каким трудностям в свое время подвергся профессор Супрун, изучавший судьбу немцев-трудармейцев.

В настоящее время доступ к документам сороковых годов, а тем более тридцатых годов, для исследователей практически закрыт.

Открытые архивы Украины

К счастью, есть и исключения, и таким большим исключением является Украина, в которой еще до принятия закона о декоммунизации, начиная с 2009 года, были открыты очень многие фонды НКВД, хранящиеся в архиве Службы безопасности Украины. По этим фондам работают как украинские исследователи, так и исследователи из других государств. Я там тоже часто работаю.

Фонды настолько открыты, что можно цифровой камерой снимать, пока рука бойца махать устанет. Феноменальные условия для работы в архиве, такого и в Германии нигде нет.

И вот, благодаря тому, что эти архивные фонды открыты, мы получаем практически с каждым днем все более четкое представление о репрессивной политике НКВД, о методах следствия, о масштабах депортаций, проводившихся уже с начала тридцатых годов. Материалы по «большому террору» 1937-1938 года доступны, наверное, можно сказать, без ограничений […]

По депортациям 1941, 1942 и последующих годов так же: в Украине архивные фонды доступны, в Российской Федерации – к сожалению, нет.

Доступны эти архивные фонды – отчасти – и в Казахстане.

Этапы эмиграции

Би-би-си: С какого момента советские немцы получили возможность уезжать из СССР?

А.А.: Уезжать начали уже в 1957 году. Тогда – по «воссоединению семей».

[…] А массовый выезд начался с 1987 года.

Би-би-си: Сколько всего советских-российских немцев к настоящему времени уехало и сколько – осталось?

А.А.: По данным переписи 1989 года, советских немцев было около 2 миллионов человек. В перестроечное время количество немцев резко подскочило. Дети от смешанных браков очень часто меняли фамилию на фамилию немецкого родителя, потому что это давало возможность по крайней мере попытаться выехать в Германию.

По статистике миграционной службы Германии, из Советского Союза и затем СНГ в Германию переселились более 2,5 миллиона немцев и членов их семей.

Сколько осталось? Можно опять же брать данные статистики – данные переписей в России, Казахстане, Украине, Узбекистане, Киргизии. По ним получается, что в Казахстане осталось 180 тысяч, в России – до 500 тысяч, в Киргизии – 15-20 тысяч, в Украине – около 30 тысяч.

Если всерьез сравнивать эти цифры, то видно, что они не сходятся. Были времена, когда непрестижно было быть немцем, поэтому дети из смешанных браков записывались русскими, белорусами, украинцами – кем угодно, только не немцами. А в перестроечное время стало популярно находить свои немецкие корни.

[…]

Уехало большинство

Би-би-си: Но при любом подсчете получается, что большинство российских-советских немцев вместе с членами семей на данный момент уехало в Германию.

А.А.: Да, это так. Намного больше половины. На сегодняшний день в числе тех 500 тысяч немцев в России ведь выросло уже целое поколение после переписи 1989 года. Они пополняют ряды количественно, но в то же время ассимиляционные процессы, конечно, ускоряются – мы это видим и по тем курсам немецкого языка, которые проводят в разных регионах, это видно и по тому сравнительно малому количеству желающих выехать в Германию на постоянное место жительства. То есть они говорят: мы уже чувствуем себя сибиряками или уральцами, мы здесь дома, а там мы никому не нужны.

Би-би-си: Ну да, то есть остались те, кто уже ассимилировались.

А.А.: Ассимилировались, по большей части.

Источник: https://www.bbc.com/russian/features-37447483